Клара, 60 - 17 апреля 2011 09:43

Ангел (с)

Ангел сидел за круглым столиком, внутри стеклянной столешницы катались кофейные зёрна по грязноватым лоскуткам мешковины. Крылья мешали, цеплялись за плетёные сиденья стульев, опадали золотыми пёрышками на побитые чужими шпильками плитки из искусственного гранита. Ангел поглядывал на мужчину за соседним столиком.
Мужчина ждал. Нет, даже так: Ждал. Нет, где-то даже так: ЖДАЛ. Стучал ногой, изнемогал над меню, ощипывал чайной ложкой пену взбитых сливок с чашки.
- Помиритесь же… - шептал ангел. – Ну, помиритесь же, пожалуйста. Да что ж вы как дети… Ты же её любишь, и она тебя. Вот я смотрю на твою судьбу – ты скажешь ей резкие слова, проводишь взглядом, женишься на нелюбимой от тоски и потому что тебе всё будет её напоминать, ты за похожим жестом будешь поворачиваться и бежать по улице два квартала, просто чтобы бередить душу и вспоминать.
- И ты, глупая девчонка, хоть на секунду смири свою гордыню и не слушай советы подруг! Да, он не такой блестящий; да, его не учили исправлять ошибки; да, мужчины очень часто ведут себя, как дураки. Но он может с этим справиться, он очень напуган, а если ты разорвёшь всё сейчас, этот испуг превратится в железный лёд и встанет в душе на долгие годы. И ты ведь тоже его не забудешь, глупая! Вот я смотрю в твоё будущее. Вот ты сидишь на скамеечке, совсем старая. Читаешь книжку, окликаешь сына, говоришь с мужем, радуешься внукам. А в сердце всё равно колом только один вопрос: почему я старюсь и умру не рядом с ним?..
- Я пришла вернуть ключи, - сказала девушка.
- Ну, послушай же, послушай, у неё в голосе слёзы! Ты дашь ей уйти, она зайдёт за угол и зарыдает. А потом она поймает машину, заплачет на заднем сиденье, приедет на работу и выйдет замуж за начальника соседнего отдела, который сходит по ней с ума! А ты будешь шляться по бабам и думать, зачем ты взял эти окаянные ключи и не рухнул прямо тут в кофейне к её ногам. А потом женишься – по-дурацки, случайно, потому что рядом окажется милая девушка, которая подойдёт по цвету, росту, объёму груди и длине ног, будешь изменять ей, она будет плакать, а потом начнёт изменять тебе – ради сохранения баланса во Вселенной - зачем, зачем, зачем???
Мужчина протянул руку.
- Давай ключи, - сказал он спокойно.
- Да, я понимаю, тебя учили, что мужчины не плачут, и сейчас ты упускаешь последние мгновения. Все делают ошибки, но кто-то их исправляет и живёт дальше, а кто-то всё ломает с хрустом, но разве от этого лучше?.. Она твоя судьба, неужели ты хочешь жить чужую?..
Ключи брякнули о столик. Был бы это фильм, ружью на стене стоило бы выстрелить, а стеклу над кофейными зёрнами – разбиться.
- Какая же ты дурочка! Помиритесь! Поцелуйтесь! Никто не изменил, не умер, вы просто не поняли друг друга, наслушались дурацких советов и не нашли ни у кого поддержки! Помиритесь, и даже пёстрые шарики мороженого на плакате Баскин Роббинс растают от счастья!
- Наши отношения были ошибкой, - сказала девушка.
Ангел обхватил голову руками и в отчаяньи застонал.
- Ты мне отвратителен! Проведённое с тобой время я воспринимаю, как потерянное!
Ангел щелкал пальцами, в отчаяньи пытаясь привлечь внимание к происходящему, словно расползающуюся реальность собрать в щепоть пытался.
Мужчина усмехнулся. Ему было трудно говорить, поэтому он просто криво усмехнулся.
- Очень хорошо, - сказал он, особенно чётко выговаривая слова. – Всего Вам доброго. Было бы хуже, если бы это произошло десять лет спустя, когда строить жизнь заново было бы сложнее. Разрубим всё сразу, нельзя рубить хвосты по кусочкам.
- Через десять лет! Через десять лет у вас было бы двое детей, дурак, и ты по утрам вставал бы на колени с её стороны кровати и надевал бы ей тапочки на тёплые ноги, чтобы она не встала на холодный пол, а она ерошила бы твои волосы и целовала каждый появляющийся редкий седой волосок. Через десять лет вы не могли бы зайти в комнату, не поцеловавшись!
Цок-цок-цок – процокали шпильки до стеклянной двери. Хлоп, дзынь.
Она шагнула в мир улицы, а ты ещё живёшь в тёплой вселенной кофейни, в которой минуту назад разбились две ваших жизни. И с каждым её шагом вдоль оживлённой магистрали, по которой она идёт со слезами в глазах, и с каждым ругательством, которое ты шепчешь сквозь зубы, бессильно, умирая по частям, по крошкам, по каплям, превращаясь в сухой холодный пепел – вы всё дальше, всё дальше, всё дальше, всё дальше… И ничего не изменить, не сдвинуть, не перебить, не поменять, не переделать…
Ангел уронил лицо в ладони и заплакал.