ahdreй, 51 - 24 декабря 2007 12:01

[FONT=Optima][COLOR=violet][B]Саша Черный. Правдивая колбаса[/B][/COLOR][/FONT]

- Скрипишь ты, солдат, будто старую бабу за пуп тянут. Не елозь, дай
крючочек вынуть. Колбасу с водкой фельдфебель твой трескает?
- Так точно... Ах, ты ж Господи, как это вы в самую точку! Взводные с
вольноопределяющими им завсегда по праздникам в складчину бутылку с
колбасой в шкапчик потаенно ставят. Будто сюрприз. Для укрощения звериного
естества, чтобы они по воскресным дням меньше рычали-с.
- Вот и расчудесно. Дам я тебе, друг, своей колбаски. Особливой.
Только ты ее в праздник ему не подсовывай, - действует она на короткий
срок, пока она в человеке ворочается. А чуть выйдет наружу - шабаш. Подсунь
ее в будни, когда у вас занятия происходят. Понял?
Переступил Еремеев подковками, дрогнул.
- А они, то есть фельдфебель, от вашей колбасы, извините, не подохнут?
Присягу я принимал, и вообще неудобно.
Хрущ глаза поднял, нацелился в купеческого второй гильдии сына,
неловко тому стало. И дрозд тоже тараканов своих бросил, смотрит на
солдата: каждый, мол, день чистые гости ходят, а такого абалдуя еще не
бывало. Пососал скоропомощный старичок язык, сплюнул.
- В унтер-офицеры метишь, а сам дурак. В чужой пазухе блох ищешь. Я,
сынок, не убивец и тебе не советую. Потому за самую паршивую душу ответ
держать придется. Ступай к свиньям собачьим, ничего тебе, халява, не будет.
Взмолился Еремеев, еле упросил, колбаску за рукав шинельный сунул,
будто пакет казенный. Поднес знахарю трешницу, а тот рукой в ящик смахнул,
даже и не удивился. Старичок был не интересующийся.
- Чего ж с этой колбасой ожидать-то?
Хрущ в оконце уставился, будто сам с собой разговор ведет:
- На море, на окияне сидит баран на аркане, никто его не отвяжет, пока
дело себя не окажет... Ветер-ветерок, тонкий голосок. Подуй на хату, выдуй
солдата, - баба у меня там секретная еще в анбарчике дожидается.
Повернулся Еремеев на носках, подошвой хлопнул и через выгон -
направление на дом с красной крышей, - замаршировал в свою учебную команду.
Подивился фельдфебель. В будний день колбаса в шкапчике оказалась.
Должно, вольноопределяющий Лихачев посылку домашнюю не в очередь получил, с
начальником поделился.
Сгрыз он ее дочиста, до веревочки, скус, как скус, чуть-чуть мышиным
пометом припахивает. Да ведь даровая, не соловьиным же пахнуть. Вытер усы,
в струнку их выправил, выходит, стало быть, на занятия. Рыгнул, как
полагается. То да се, - "подымание на носки и плавное приседание". Не успел
он руки на бедрах проверить, Еремеева за пояс потрясти, ан тут дневальный
дверь настежь, кирпич на веревке кверху птичкой: начальник команды
пожаловал. Дежурный рапортует, дневальный около шинели, как моль, вьется.
Поздоровкался ротный, гаркнули солдаты, аж кот с окна слетел.
Стоит рота, не шелохнется, а штабс-капитан Бородулин плечики поднял,
сапожки в позицию поставил, глянул вбок на фельдфебеля и спрашивает:
- Ты чего ж, это, Игнатьич, ухмыляешься. Попову кобылу во сне доил,
что ли?
Пошутил, значит.
Фельдфебель ладонь ребром к козырьку, грудь корытом, воздуху забрал да
как резанет:
- Смешно уж больно, ваше высокоблагородие. В команде вы, можно
сказать, Суворов, чисто лев персидский. А с бабой совладать не можете. Рожа
у вашего высокоблагородия поперек щеки вся поцарапана. Денщик сказывал,
будто за картежную недоимку супруга вам вчерась здорово поднесла...
Отчетисто этак выговорил, будто его черт за язык дернул, а сам с
перепугу телескопы выпучил, тянется, - вот-вот пояс на брюхе лопнет.
До того опешил ротный, что и перебить не успел. Да как вскинется:
- Ты, что ж, еж тебе в глотку, очумел? Каблуки вместе! Ты что это
такое сказал?! Га!
Рота не дышит, прямо в пол взросла. Фельдфебель еще пуще тянется,
дисциплина из него так и прет, а язык свое:
- Да, почитай, всему городу, ваше высокоблагородие, известно, что
супруга вашего высокоблагородия на вашем высокоблагородии верхом ездит.
Мать честная! Ну тут пошло, действительно...
- С кем разговариваешь?! Перед кем стоишь?! Да ты, пуп моржовый, ума
решился? Под суд хочешь? С утра нализался?..
- Никак нет. Сроду пьян не был. С утра к мамзели вашего
высокоблагородия, что за баней живет, сходил. Гитарку у них починял, для
своего же начальника старался... Занапрасно обижать изволите...
А сам все тянется, аж посинел весь... Хочь язык вырви. Стоит
купеческий сын Еремеев на правом фланге, зубами со страху лязгает, - ишь
чего колбаса-то делает...
Ну тут у ротного и слов не стало, - случай уж больно непредвиденный.
Потряс фельдфебеля за грудки, перчатку собачьей кожи в шматки порвал.
Полуротный, само собой, подскочил, на голову показывает: спятил, мол,
фельдфебель, в мозги вода попала. Как прикажете?
Нечего сказать, - крутая каша, хочь топором руби. Махнул ротный рукой:
"убрать его, лахудру, пока что", - и сам за ворота. Вся рота слыхала, не
потушить, надо дело по всей форме разворачивать.
А фельдфебель стоит осовевши, усы обвисли, пот по скуле змейкой. Взяли
его взводные под вялые локти, поперли в канцелярию, посадили на койку.
Сопит он, бормочет: "Морду-то хочь поперек рта башлыком мне обвяжите, а то
и не то еще наговорю..." Обвязали, - уж в такой крайности пущай носом
дышит. Заступил на его место временно первого взвода старший унтер-офицер.
Известно: коня куют, жаба лапы подставляет. Кое-как занятия до обеда
дотянули.



* * *

Не успели солдаты кашу доскрести, стучит-гремит полковая двуколка.
Фершал фельдфебеля легкой рукой обнял, повез в госпиталь на ис�

• 
• 
•