Любава, 84 - 6 октября 2010 21:38

Любовь измеряется мерой прощения, привязанность — болью прощания, а ненависть — силой того отвращения, с которым ты помнишь свои обещания.

И тою же мерой, с припадками ревности, тебя обгрызают, как рыбы-пирании, друзья и заботы, источники нервности, и все-то ты знаешь заранее…

Кошмар возрастает в пропорции к сумме развеявшихся иллюзий. Ты это предвидел. Ты благоразумен, ты взгляд своевременно сузил.

Но время взрывается. Новый обычай родится как частное мнение. Права человека по сущности — птичьи, а суть естества — отклонение,

свобода — вот ужас. Проклятье всевышнее Адаму, а Еве напутствие… Не с той ли поры, как нагрузка излишняя, она измеряется мерой отсутствия?

И в липких объятиях сладкой беспечности напомнит назойливый насморк, что ценность мгновенья равна Бесконечности, деленной на жизнь и помноженной на смерть.

Итак — подытожили. Жизнь — возвращение забытого займа, сиречь — завещание. Любовь измеряется мерой прощения, привязанность — болью прощания…
*********************************************************
Мне дела нет, что миллионы раз Картины небосвода повторялись. Я ухожу за поволоку глаз, Туда, где карты мира потерялись, Я ухожу в Тебя, бездонный мир. В незримые поля под тонкой кожей, В иное вещество, в другой эфир, Где все так страшно близко, так похоже, Что не узнать — ни неба, ни себя — И сны, как птицы покидают гнезда, И тайно зреют, взрывами слепя, Поющие невидимые звезды. Я ухожу в Тебя — для бытия В не бывших звуках, я освобождаюсь Для снов. Твоих — где, может быть, и я, Не узнанный, в последний раз рождаюсь…
**********************************************************


Твой ангел-хранитель ведет себя тихо, неслышно парит над толпой. Спеши, торопись утолить свою прихоть, безумец, ребенок слепой.

Он видит все — как вертится земля, как небо обручается с рекой, и будущего минные поля, и сны твои с потерянной строкой.

За сумраком сумрак, за звездами — звезды, за жизнью, наверное, смерть, а сбиться с дороги так просто, так просто, как в зеркало посмотреть…
*********************************************************
Вкус неба: птица и звезда. Вкус бытия: звезда и птица с одной из родственных планет… Всяк облик поначалу снится, потом творится. Много лет душа уламывает тело отдаться. Медленное дело. В последний миг придет ответ… Кто сам себе не удивится, тому не стоило родиться. Хоть и под стать велосипед, Не мускулы вращают спицы, а превращение примет в действительность…
**********************************************************


И каждый вечер так: в холодную постель с продрогшею душой, в надежде не проснуться, и снова легион непрошенных гостей устраивает бал… Чтоб им в аду споткнуться!

Нет, лучше уж в петлю. Нет, лучше уж любой, какой-нибудь кретин, мерзавец, алкоголик, о лишь бы, лишь бы Тень он заслонил собой и болью излечил — от той, последней боли…

О, как безжалостно поют колокола, как медленно зовут к последнему исходу, но будешь жить и жить, и выплачешь дотла и страсть, и никому не нужную свободу…
******************************************************
Я долго убивал твою любовь. Оставим рифмы фирменным эстетам — не «кровь», не «вновь» и даже не «свекровь»; не ядом, не кинжалом, не кастетом. Нет, я повел себя как дилетант, хотя и знал, что смысла нет ни малости вязать петлю как карнавальный бант, что лучше сразу придушить из жалости. Какой резон ребенка закалять, когда он изначально болен смертью? Гуманней было сразу расстрелять, но я тянул, я вдохновенно медлил и как-то по частям спускал курок, в позорном малодушии надеясь, что скучный господин по кличке Рок еще подбросит свежую идею. Но старый скряга под шумок заснул; любовь меж тем росла как человечек, опустошала верности казну, и казнь сложилась из сплошных осечек. Звенел курок, и уходила цель; и было неудобно догадаться, что я веду с самим собой дуэль, что мой противник не желает драться. Я волновался. Выстрел жил лет пять, закрыв глаза и шевеля губами… Чему смеешься?.. — Рифмы нет опять,
*********************************************************


…И этот дождь закончится, как жизнь… И наших душ истоптанная местность с провалами изломов и кривизн вернется в первозданную безвестность.

Там, в темноте, Предвечная Река к своим пределам тени предков гонит, и мечутся, как звери, облака под взмахами невидимых ладоней, и дождь, слепой, неумолимый дождь, питая переполненную сушу, пророчеством становится, как дрожь художника, рождающего душу.

…И наши голоса уносит ночь… Крик памяти сливается с пространством, с молчанием, со всем, что превозмочь нельзя ни мятежом, ни постоянством… Не отнимая руки ото лба, забудешься в оцепененье смутном, и сквозь ладони протечет судьба, как этот дождь, закончившийся утром.
*********************************************************
Как беспробудно эта ночь темна. О жгучий холод, злой отец, спасибо ты научил нас разводить огонь. ***************************************
Мы сами выбираем образ смерти. Свою тропинку и обрыв следа — проносим в запечатанном конверте, а вскрытие покажет, как всегда. Толкая нас на риск и самовольство прохладный господин по кличке Рок использует и веру, и геройство, как искушенный карточный игрок. Он ни при чем, он только исполнитель твоих желаний и твоих побед, твой ревностный помощник и ценитель, твердящий наизусть твой детский бред. И ты идешь за собственною тенью, От самого себя бесследно скрыв, что этот путь — и миг, и лик смертельный — всего лишь выбор — выбор и обрыв… ****************************************************
*

• 
• 
•